strong,Лео Гогличидзе, — воспитанник «Краснодара», который уже второй год закрывает левый фланг обороны «Урала», а прошлой весной забил «Спартаку». Осенью, с приходом Виктора Гончаренко, Лео вместе с «Уралом» поднялся со дна таблицы РПЛ, но ранее пережил гораздо более серьезные трудности: в 2020-м у Гогличидзе было подозрение на онкологию.
Об этом Лео рассказал в интервью Александру Муйжнеку.
Гончаренко убедил «Урал», что могут обыгрывать всех. А Шалимова уволила красная Лео
— С Гончаренко «Урал» рванул из зоны вылета. Что поменялось?
— Тренировочный процесс, полностью. На сборах стало больше работы с мячом, хотя и нагрузок тоже. Когда пришел Гончаренко, тяжелые тренировки были, поэтому подсели и проиграли первые матчи. Эмоционально тоже мы были не очень.
В психологии и есть главные перемены. Виктор Михайлович спокойно вбивал в голову, что мы можем со всеми играть на равных: «Да, мы проиграли «Нижнему» и «Зениту». Но все под силу». Вселил в нас уверенность, что проведем хороший сезон — а от побед она приходит сама.
Правда, мне надо быть еще более уверенным в себе: активнее подключаться в атаку, добавить агрессии.
— На матч с ЦСКА Гончаренко тебя выпустил в атаку?
— Да, на 10 минут. Нападающего я не играл с академии «Краснодара».
Все равно первой задачей была помощь в обороне. Второй — сохранить мяч. Хорошо, когда тренер может тебе доверить любую позицию — в «Урале» все на это способны.
— Гончаренко жесткий тренер?
— Мне он таким не показался. Объективный: говорит, что видит, в лицо, не пытается скрыть. Всегда говорит прямо. И мне выговаривал. Это было честно, брутально и доходчиво.
— Какие цитаты от Гончаренко запомнил?
— Смысл такой, что мы должны быть как единый монолит, один кулак. Крепкой, сильной командой.
У Гончаренко столько мотивационных речей, что все тяжело запомнить. И каждая заходит. Это видно по команде: все внимательно слушают и проникаются. Никаких пустых слов или просто заученных фраз — Гончаренко подбирал выражения, которых нам не хватало, и все по делу.
— Похоже ты говорил про Адиева: «Тренер, за которого хочется биться». Почему?
— Со всеми в «Чайке» он поддерживал хорошие отношения, и это мотивировало. С Адиевым можно было всегда пообщаться в трудные моменты, положиться на него. Он сплачивал нас, как это сейчас делает Гончаренко. Мы в «Урале» тоже как семья. Хотелось бы, чтобы он тоже как тренер рос и поднимался за счет нас.
— Получается, твоя красная в Оренбурге уволила Шалимова?
— Конечно, чувствую за собой вину, без этого никуда. Для меня Игорь Михайлович много сделал: в аренде в «Нижнем» у меня не заладилось. Некуда было идти, и Шалимов меня взял. Поверил в меня, хотя уже давно не видел в деле. Благодаря Шалимову я сейчас в «Урале».
Каштанов и Сычевой, Помазун и Акинфеев
— Каково носиться по бровке и получать не только от Гончаренко, но и от Григория Иванова?
— В первых матчах было тяжеловато. Спустя матча три я понял: президент — очень эмоциональный человек. Болеет за нас от души, искренне. А выговаривает не со зла — просто потому, что желает нам только лучшего, хочет, чтобы мы всегда побеждали. Да и не особо ты задумываешься во время игры, кто тебе с бровки кричит, кто на поле, кто с трибун — концентрируешься только на игре.
А Григорий Викторович и поддержать может с бровки. За хорошее действие он обычно хвалит — если слышу это, то заряжаюсь.
— А в раздевалке кто жестче, Иванов или Гончаренко?
— Тренер. Когда надо, Гончаренко может знатно накричать и напихать. Даже если команда хорошо играет. Но это тоже нормально.
— Почему так полетело у Каштанова?
— Очень много тренируется, да и в принципе молодец. Со Второй лиги сразу попасть в РПЛ и не потеряться сложно — я сам думал, как так у Леши получилось попасть. Я-то все прошел: Вторую лигу, Первую, молодежную команду, первенство края. А Леша показал, что все возможно. Учитывая, как он относится к футболу и самому себе, все заслуженно.
— Сычевой (он же Писарский) был нарасхват этой зимой. Каштанов до такого дорастет?
— Может, конечно.
— Алексей классный, но не считаешь, что такие имена у нас открываются потому, что падает уровень чемпионата, то есть и сопротивления?
— Если честно, не чувствую этого. Все об этом говорят, но где-то ушли футболисты, а где-то пришли. Знаю, что со всеми можно играть на равных.
— С тобой в академии имени Понедельника заниматься начинал Максименко. Кто сильнее, он или Помазун?
— Я играю в «Урале», так что, конечно, Илья.
— Помазун станет новым Акинфеевым?
— Акинфеев — легенда. Но почему бы Илье со временем его не заменить? Все возможно.
Сила Галицкого, злость на «Краснодар»
— Ты общался с Галицким лично?
— Пару раз пересекались, несколько слов сказали друг другу. Но здорово, что Галицкий просто мог подойти и спросить: «Как дела?» Каждый день посещал тренировки, команды всех возрастов смотрел. Очень мотивировало, что у клуба такой президент. Галицкий все в «Краснодаре» сделал своими руками, знает тебя лично — так приятно.
— Галицкий влезал в дела тренеров?
— Нет, это не про него.
Готов сказать, что я вырос за счет Галицкого, его академии. Невероятно благодарен Сергею Николаевичу. Это очень сильный человек, с сильным характером. Такие, как он, и не бывают слабыми.
— Писал Галицкому, когда стало известно о его болезни?
— У меня и номера его нет, и общения тоже. Все мы хотим, чтобы эти проблемы поскорее закончились. Он справится, конечно, все будет хорошо!
— С кем из «Краснодара» поддерживаешь связь?
— Иногда перекидываюсь парой слов со Сперцяном. А мой лучший друг — Даниил Фомин, крестный моей дочки.
— Как и почему сошлись с Фоминым?
— Начинали с самых низов и играли вместе за 1997 с ним и Димой Воробьевым, который сейчас в «Оренбурге». Даня уходил в Первую лигу в «Олимпиец» — я за ним. После Нижнего пути нас развели, но общение не прекращали.
— Надо вам в сборной воссоединиться.
— Надо, согласен. У каждого футболиста есть цель попасть в сборную — это большой уровень. Неважно, официальные матчи или нет, с какими соперниками — никто ведь не мог представить, что России это предстоит. Важно просто представлять свою страну.
— Вам с Фоминым не дали шанса раскрыться в «Краснодаре». У тебя была из-за этого злость?
— Да, была. Сыграли всего один матч на Кубок — обыграли Нальчик, а других возможностей не было. В Лиге Европы сидели на замене с «Ниццей», и то когда когда уже ничего не решалось.
Обидно, конечно, но я доволен тем, как в итоге сложилась карьера. Да и Даня с Димой тоже в РПЛ. Раз клуб вырастил нас — и, допустим, Шапи, много ещё кого — значит, делает все правильно.
Стоял на отчисление из «Краснодара», почему решил уйти
— Ты же начинал в центре поля?
— Да, был опорником лет до 14–15. И года я не отыграл у тренера Максима Пряникова, как он перевел меня в оборону.
— Ты сопротивлялся?
— Да нет, у меня шансов не было. Я был на отчислении в «Краснодаре», потому что не выдерживал конкуренцию. Потом Пряников меня поставил на турнир «Шерифа» в Молдавии — я там был признан лучшим защитником. Потихоньку начало получаться: в молодежную сборную попал, потом в «Краснодар-2».
— На отчисление стоял из-за слабой физики?
— Когда я приехал лет в 13–14 в «Краснодар», вокруг все были здоровые ребята — метр 80 ростом, а я метр 60. Конкурировать с ними было очень тяжело.
— Обратно в атаку тебя тянуло?
— Я бегал вперед, но там все равно чего-то не хватало. Сейчас мне надо прибавить как раз в подключениях, чтобы стать более заметным.
— С Мусаевым ты долго проработал?
— Всего месяца три по своему году. Особо мне ничем не запомнился. Мы хорошо друг друга знаем, общались, но он тренировал 1999 год. А когда Мусаев возглавил основу «Краснодара», я провел у него месяц на сборах и уехал в аренду.
— В какой момент ты понял, что шанса в «Краснодаре» не будет?
— Когда вернулся из аренды в Нижнем. Потренировался, и мне сказали что–то вроде: «Оставайся, дадим тебе другой контракт, и будешь работать с основой, а играть за «Краснодар-2».
Дальше в первую команду начали подтягивать молодых из «Краснодара-2», но я не стал ждать. Понимал: не хочу быть в этом клубе, перерос этот этап — и уехал. Меня позвали в «Чайку», с которой я подписал полноценный контракт.
Грузия, Каладзе, Хвича
— Какое место в твоей жизни занимает Грузия?
— Первое. Я чистокровный грузин, просто родился в России. В Ростове у меня родители, а в Грузии вся остальная родня: бабушка, тетя, сестры с братьями. Сам там был давно — наверное, года три назад. Все никак не получалось, свои проблемы были. Надеюсь, этим летом поеду.
— Ты обожал Каладзе?
— Всегда приятно, когда соотечественник играет и побеждает в таком турнире, как Лига чемпионов. Потом стал нравиться Марсело, а сейчас и Альфонсо Дэвис. Шокирует, как они играют. Хочется расти и достигнуть такого же уровня.
Каха Каладзе
— В России на тебя кто-то производил такое впечатление?
— Нравится, как играет Круговой в «Зените», Самошников в «Рубине». Молодые, а здорово себя проявляют, когда выходят, я за ними слежу.
— Каладзе пошел в политику. А у тебя были мысли о чем-то кроме футбола?
— В детстве брат занимался борьбой, я ходил на тренировки с ним. Но не каждый день, нет.
— В чем для тебя разница между грузинами и русскими?
— Хоть я и родом из России, менталитет все равно другой, и воспитывали грузины. Наши футболисты известны техничностью и ленью. А я наоборот менее техничный, но люблю трудиться, очень много тренируюсь. Ленивым меня никто не называл.
— С Хвичей ты не знаком?
— Только пару раз пересекались на поле, поздоровались. Что он сейчас в «Наполи» показывает — фантастика. Решает индивидуальное мастерство, а еще важно, как быстро он адаптировался в другой стране и в другом клубе.
— У тебя с этим проблемы были?
— Я как раз долго адаптируюсь, привыкаю к партнерам. Особо не общительный человек. Мне нужно долгое время, чтобы привыкнуть. У нас вот играл Гаджимурадов, отлично общались с ним, но люди мы вообще разные. Гаджик такой взрывной, я спокойный.
Одни врачи говорили, что все хорошо. А другие: «Больше никакого футбола»
— Самое крутое место, где ты побывал вне России?
— Иерусалим.
— Когда его посетил?
— Ровно три года назад. Я тогда был игроком «Чайки». Началось с того, что в России мне поставили диагноз: злокачественная опухоль. Сдал все анализы, общую биопсию, все посмотрели и сказали: будут делать мне химию. Я отказался проходить ее в России и решил поехать на лечение в Израиль — знакомые проходили там обследование, все было хорошо.
— А как у тебя?
— В Израиле даже не могли понять, в чем же дело. Думали , что саркома, а в итоге оказалось , что просто доброкачественный нарост. Все удалили.
Операция прошла как раз после того, как я съездил в Иерусалим.
— Каково было в таком состоянии ходить по святым местам?
— Не передать словами. Вроде как понимаешь, кто здесь ходил, чья нога наступала. Но вот тебе показывают надгробие Иисуса, и не верится, что это правда. Просто незабываемо, правда.
Это же еще и тяжелый период, когда я мало что знал про свое здоровье. Одни врачи говорили, что все будет хорошо. А другие звонили со словами: «Больше никакого футбола. Надо ампутировать ногу».
— Когда впервые это услышал, было страшно?
— Сначала не поверил. Пошел на МРТ вообще по другой причине, болело левое колено. И тогда нашли опухоль.
— В той же ноге?
— Нет, в другой.
Как все было: в Ростове женщина на УЗИ сказала, что ничего не видит. Приехал на МРТ, сделал биопсию, и мне сказали: рак, вторая стадия, надо срочно делать химию. Я сказал: «Как вы можете ее делать? Хотя бы проверьте меня». Настаивали: «Нет, нужна химия».
Хорошо, что рядом была семья. Она и предложила поехать в Израиль — несмотря на то, что и финансово тогда было непросто. Такие ситуации всегда сплачивают.
А еще же и жена была беременная, скоро родить должна была. Тоже добавляло волнения.
Но повезло, что все случилось ровно перед пандемией: потом за границу просто так уже не пускали.
— Опухоль — не наследственное?
— Нет, в семье ни у кого никогда такого не было. Кто-то предположил, что из-за травмы. Но я повреждений на этой ноге не припомню. Просто вышел с отпуска, прошло дней десять. В один момент поднимался по лестнице, почувствовал: начало болеть, тянет мышцу.
— Почему тебе так не внушали доверия ростовские врачи?
— У отца моей жены тоже были проблемы с раком. Они поехали в Израиль, потому что в ростовской больнице им сказали: «Несите гроб». Они собрали вещи, и, не раздумывая, поехали.
Ужасно это все. Когда мы были в ростовской больнице, я видел много больных раком детей, пацанов, девушек. По 3-5 лет ребятам было. Я не мог на это смотреть. Слезы наворачивались.
— Сколько ты пробыл в Израиле?
— Первый раз — на полторы недели. Потом мне сказали уезжать, пока врачи будут разбираться. Затем мне уже сказали, что предстоит операция.
После нее я отдохнул полтора месяца и поехал на сборы к «Чайке».
— Ты упомянул жену. Как вы познакомились?
— Мне было 15. Я написал ей во «Вконтакте» — оказалось еще, что наши родители знакомы, она тоже из Ростова. Встречаться стали, когда мне было 18. До того просто переписывались — потому что у нее строгий отец, и у меня тоже принципы, традиции. В 20 лет, когда уже созрел, сделал предложение.
У меня и родители тоже рано поженились. Папе всего 17 было, маме — 19.
— Ты как-то переосмыслил жизнь после случившегося? Знаю тех, кто уходил в религию.
— Я всегда был верующим человеком, и сейчас тоже верю. Это очень помогало мне на всем пути. Повлияли родители: часто водили в церковь, мы старались посещать службы.
Вообще еще раз убедился, что самое главное в жизни — чтобы все были здоровы. Твои дети и твоя семья. Все остальное поправимо, а вот здоровье не купишь.
***
— Какая сейчас у тебя цель?
— Стать лучше, сильнее. Хочу как футболист дорасти до высокого уровня. И попробовать свои силы за границей тоже, конечно. Но сейчас за границу очень тяжело уехать. Не потому, что клубы не хотят, а потому, что там говорят: в текущей ситуации русских пока не надо.
«Уралу» нужно не останавливаться и продолжать играть еще лучше. Это касается и меня: не скажу, что в этом сезоне я проявлял себя так, как в последние матчи того сезона.
— Почему так?
— Конкуренция. Где-то сыграешь плохой матч, а другой дожидается своего шанса и проявляет себя. Теперь ты ждешь своей очереди. Это хорошо, так и должно быть.
